...бросаю курить...

@музыка: Сплин

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

***

...думаю, этот дизайн пробудет у меня долго... Не режет глаз,

нет обычного загромождения.

Всё так удобно, мило, читаемо...

Эх...

---

Новогоднее.

...ах-ах-ах... Отпраздновала НГ. Тока проснулась... Как отпраздновала? Хорошо. Много писать нет сил, да и палец прищемленный болит страшно. Вдобавок, он опух. Бе... Воть. Теперь у нас 2007 год... Надо привыкнуть в бумажном дневе писать это страшное число. Больше мыслей нет, спасибо за внимание.



*ушла доедать вчерашний оливье и похмеляться шампанским...*



...ах, да, совсем забыла... Белка подарила мне пада-а-а-а-арок. Две фотографии 30 на 40 (Да?) с нашей "эротиш-ш-ш-шеской" фотосессии. Превосходно! В скором времени у меня на стене будет висеть фото меня и моего соска. Левого... А рядом - Любочка-белочка. И у нее ничего не видно.

---

***

...всех поздравляю с Новым Годом!

Желаю счастья, здоровья, любви и успеха.

И пусть все ваши самые заветные желания,

загаданные

в эту волшебную ночь

исполнятся. А себе желаю избавится

от вечных темных

и грустных мыслей.

И терпения...

Но...

Я его люблю... И кто бы что ни говорил...

---

***

...налей себе кофе,

включи телевизор на нужной программе,

смотри в пустоту до утра,

пусть мысли покинут тебя.

Кури, пока есть, чем дышать,

смотри на часы, если сможешь понять

о чем говорит уходящий мир

в эфир...

(с)

@музыка: Placebo

---

***

...завтра Новый Год. Так странно... Время бежит так быстро что я просто не успеваю за ним. Прошел еще один год. Всё было - и счастье, и печаль, и удача, и разочарование. Любовь, ненависть, боль... Всё это было. Но небыло только одного - ощущение того, что я живу.

...черезвычайно странный праздник. Люди ждут, надеются на лучшее, думют, что с боем курантов все их желания исполнятся, что шизнь изменится к лучшему... Феерверк, мишура, новогодние маски. А на утро похмелье. И понимание того, что ровным счетом не изменилось НИ-ЧЕ-ГО. Да, и я тоже тешу себя пустыми надеждами, стоя у этой призрачной черты... А надежда, как известно - глупое чувство.

Нет, вы не подумайте.

Я не всегда такая глумная.

И у меня не депра.

Я просто устала.

Вот сейчас высплюсь,

покурю,

и напишу что-нибудь веселое.

---

О чувствах и о вкусовых ощущениях.

...разочарование имеет настойчивый привкус малиново-шалфейных леденцов. И голубого Кэмэла. И сладковато-соленой крови из треснутой на морозе губы... А руки-то опускаются... Но этого делать никак нельзя, ибо The Show Must Go On...

---

О недосыпании.

...у меня появились слуховые галлюцинации - аккордеон, по-моему... Совершая глазами вращательные движения, а также движения вверх-вниз, вправо-влево и другие комбинации, можно регулировать звучание инструмента. Наловчилась играть несколько незатейливых композиций.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Не к месту...

...скоро Новый Год... Только этого совсем не ощущаю. Всё так же. Те же +2 на улице... Снега НЕТ... Глобальное потепление?! Между прочим, я не против совсем даже, просто как-то необычненько так...

---

***

.простываю. Уже не чувствую запахов. Честно говоря,такое странное ощущение - пить кофе или что другое, есть свои любимые или очень привычные тебе блюда, курить - и не чувствовать их запаха... Совсем другой вкус... Блин... Никакого удавольствия от жизни. Для того, чтобы хоть как-то придти в душевное равновесие (да, у меня бывает и такое...) взяла перечитывать Фрая... Мур-р-р-р-р...





.и вообще - жизнь - странная штука. Я прекратила ее понимать. И себя заодно. Вот только к Вам, незабвенные, есть вопросик. Ответ на него, пожалуйста, в комменты, можно под Гостем. А Вопросик самый банальный - что вы обо мне думаете.(Фи, как пошло...) Можно сформулировать по-другому - кто я по-вашему? Мнение каждого из вас для меня очень важно. Вот.

@музыка: Сплин

@настроение: Чувствую себя немного инвалидом

---

О @Дневниках.

Вот такие вот пироги...

.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

***

Роберт Шекли



Застывший мир

читать

Лэниган снова увидел тот сон и, хрипло застонав,

проснулся. Он сел и вперил взгляд в фиолетовую тьму, ощущая

вместо лица искаженную ужасом маску. Рядом зашевелилась

жена, Эстель. Лэниган и не взглянул на нее. Все еще во

власти сна, он жаждал реальных доказательств существования

мира.

По комнате медленно проплыл стул и с тихим чмоканьем

прилип к стене. Лэниган облегченно вздохнул.

- Вот, выпей.

- Не надо, все уже в порядке.

Он полностью оправился от кошмара. Мир снова стал самим

собой.

- Тот же сон? - спросила Эстель.

- Да... Не хочу говорить об этом.

- Ну хорошо. Который час, милый?

Лэниган посмотрел на часы.

- Четверть седьмого. - Тут стрелка конвульсивно

дернулась. - Нет, без пяти семь.

- Ты сможешь уснуть?

- Вряд ли. Пожалуй, мне лучше встать.

- Милый, ты не думаешь что не мешало бы...

- Я иду к нему в 12-10.

- Прекрасно, - сказала Эстель и сонно закрыла глаза.

Ее темно-рыжие волосы посинели.

Лэниган выбрался из постели и оделся. Это был обычный

человек, крупного сложения и ничем не примечательный, если

не считать кошмара, сводившего его с ума.

Следующие пару часов он провел на пороге, глядя, как

вспыхивают на заре звезды, превращаясь в Новые.

Позже Лэниган вышел на прогулку. И, как назло, в двух

шагах от дома наткнулся на Джорджа Торштейна. Несколько

месяцев назад он по неосторожности рассказал Торштейну о

своем сне. Торштейн - чистосердечный, приветливый толстяк -

глубоко веровал в собранность, самодисциплину, практичность,

здравый смысл и прочие скучные добродетели. Его прямой,

трезвый подход был тогда необходим Лэнигану. Но сейчас он

только раздражал. Люди типа Торштейна являются, несомненно,

солью земли и опорой государства; но для Лэнигана он

превратился из неудобства в ужас.

- А, Том! Как сынишка? - приветствовал его Торштейн.

- Отлично, - ответил Лэниган, - просто отлично. Он

кивнул с приятной улыбкой и продолжал идти под курящимся

зеленым небом. Но от Торштейна так легко не отделаться.

- Том, мальчик, я тут поразмыслил над твоей проблемой, -

сказал Торштейн. - Я очень беспокоюсь о тебе.

- Как это мило с твоей стороны, - отозвался Лэниган. -

Право, не стоит...

- Но мне хочется! - искренне воскликнул Торштейн. - Я

всегда принимаю участие в людях, Том. Всегда, сызмальства.

А ведь мы с тобой друзья и соседи.

- Это правда, - вяло пробормотал Лэниган. (Когда вам

нужна помощь, самое неприятное - принимать ее).

- Знаешь, Том, думается мне, что тебе не мешало бы

хорошенько отдохнуть.

У Торштейна на все были простые рецепты. Так как он

практиковал душеврачевание без лицензии, то остерегался

прописывать лекарства, которые можно купить в аптеке.

- Сейчас я не могу позволить себе взять отпуск, - сказал

Лэниган. (Небо приобрело красно-розовый оттенок; засохли

три сосны; старый дуб превратился в крепенький кактус).

Торштейн искренне рассмеялся.

- Дружище, ты не можешь себе позволить не взять отпуск

сейчас! Ты устал, взвинчен, слишком много работаешь...

- Я всю неделю отдыхаю.

Лэниган посмотрел на часы. Золотой корпус превратился в

свинцовый, но время, похоже, они показывали точно. Почти

два часа прошло с начала разговора.

- Этого мало, - продолжал Торштейн. - Ты остался здесь,

в городе. А тебе надо слиться с природой. Том, когда ты в

последний раз ходил в поход?

- В поход? Что-то не припомню, чтобы я вообще ходил в

походы.

- Вот, видишь?! Старик, тебе необходимо прочное

сцепление с реальностью и прежде всего с природой. Не улицы

и дома, а горы и реки.

Лэниган снова взглянул на часы и с облегчением убедился,

что они опять золотые. Он был рад - заплатив за них

шестьдесят долларов...

- Деревья и озера, - декламировал Торштейн. - Трава,

растущая под ногами, высокие черные горы, марширующие по

золотому небу...

Лэниган покачал головой.

- Я был в деревне, Джордж. Это ничего не дало.

Торштейн упорствовал.

- Нужно отвлечься от искусственностей.

- Все кажется искусственным, - возразил Лэниган. -

Деревья или дома - какая разница?

- Люди строят дома, - благочестиво пропел Торштейн, - но

Бог создает деревья.

У Лэнигана имелись сомнения в справедливости обоих

положений, но он не собирался делиться ими с Торштейном.

- Возможно, в этом что-то есть. Я подумаю.

- Ты сделай. Кстати, я знаю одно местечко - как раз то,

что нужно. В Мэнэ, у этого маленького озера...

Торштейн был великим мастером бесконечных описаний. К

счастью для Лэнигана, кое- что его отвлекло. Напротив

загорелся дом.

- Эй, чей это дом? - спросил Лэниган.

- Макелби. Третий пожар за месяц.

- Надо, наверное, вызывать пожарных.

- Ты прав. Я сам этим займусь. Помни, что я тебе сказал

про то местечко в Мэнэ.

Он повернулся, и тут произошел забавный случай - асфальт

под его ногами расплавился. Торштейн шагнул, провалился по

колено и упал.

Том ринулся ему на помощь, пока асфальт не затвердел.

- Сильно ударился?

- Проклятье, я, кажется, вывихнул ногу, - пробормотал

Торштейн. - Ну ничего, ходить можно.

И он заковылял сообщить о пожаре. Лэниган стоял и

смотрел, полагая, что пожар этот - дело случайное и

несерьезное. Через минуту, как он ожидал, пожар так же, сам

по себе, погас.

Не следует радоваться чужой беде; но Лэниган не мог не

хихикать, вспоминая о вывихнутой ноге Торштейна. Даже

неожиданное появление потока воды на Мэйн-стрит не испортило

ему настроения. Он улыбнулся колесному пароходу, прошедшему

по небу.

Затем он вспомнил сон и снова почувствовал панику. Надо

спешить к врачу.

На этой неделе кабинет доктора Сэмпсона был маленьким и

темным. Старая серая софа исчезла; на ее месте

располагались два стула с кривыми спинками и кушетка. Но

портрет Андретти висел на своем обычном месте на стене, и

большая бесформенная пепельница была, как всегда, пуста.

В приоткрывшейся внутренней двери появилась голова

доктора Сэмпсона.

- Привет, - сказал он. - Я мигом.

Голова пропала.

Сэмпсон сдержал слово. Все дела заняли у него ровно три

секунды по часам Лэнигана. Еще через секунду Лэниган лежал

на кожаной кушетке со свежей салфеткой под головой.

- Ну, Том, как ваши дела?

- Все так же. Даже хуже.

- Сон?

Лэниган кивнул.

- Давайте-ка припомним его.

- Лучше не стоит, - произнес Лэниган. - Я еще сильнее

боюсь.

Наступил момент терапевтического молчания. Затем доктор

Сэмпсон сказал:

- Вы и раньше говорили, что страшились этого сна; но

никогда не объясняли почему.

- Это звучит глупо...

Лицо Сэмпсона было спокойным, серьезным, собранным; лицо

человека, который ничего не находит глупым, который просто

органически не в состоянии увидеть что- нибудь глупое.

- Хорошо, я скажу вам, - резко начал Лэниган и замолчал.

- Продолжайте, - подбодрил доктор Сэмпсон.

- Видите ли, я боюсь, что когда-нибудь, каким-то образом,

мир моего сна станет реальным. - Он снова замолчал и затем

быстро проговорил: - Однажды я встану и окажусь в том мире.

И тогда тот мир станет настоящим, а этот - сновидением.

Лэнигану хотелось узнать, какое впечатление произвело на

Сэмпсона его безумное откровение. Но по доктору ничего не

было заметно. Он спокойно разжигал свою трубку тлеющим

кончиком указательного пальца. Затем он задул палец и

произнес:

- Ну, продолжайте.

- Продолжать?! Но это все!

На розовато-лиловом ковре появилось пятно размером с

монету. Оно потемнело, сгустилось и превратилось в

маленькое фруктовое дерево. Сэмпсон понюхал плод и печально

посмотрел на Лэнигана.

- Вы ведь и раньше рассказывали мне о своем сне, Том.

Лэниган кивнул.

- Мы все обсудили, проследили его истоки,

проанализировали значение... Мы поняли, мне верится, зачем

вы терзаете себя этим кошмаром. И все же вы каждый раз

забываете, что ваш ночной ужас - не более, чем сон, который

вы сами вызвали, чтобы удовлетворить потребности своей

психики.

- Но мой ночной кошмар очень реалистичен!

- Вовсе нет, - уверенно заявил доктор Сэмпсон. - Просто

это независимая и самоподдерживающаяся иллюзия.

Человеческие поступки основаны на определенных

представлениях о природе мира. Подтвердите их, и его

поведение становится понятным и резонным. Но изменить эти

представления, эти фундаментальные аксиомы почти невозможно.

Например, как вы докажете человеку, что им не управляют по

секретному радио, которое слышит только он?

- Понимаю, - пробормотал Лэниган. - И я?..

- Да, Том. С вами то же самое. Вы хотите, чтобы я

доказал, что реален этот мир, а тот ваш ночной - вымысел.

Вы откажетесь от своей фантазии, если я вам представлю

необходимые доказательства.

- Совершенно верно!

- Но видите ли, я не могу их представить, - закончил

Сэмпсон. - Природа мира очевидна, но недоказуема.

Лэниган задумался.

- Послушайте, доктор, я ведь не так болен, как тот парень

с секретным радио?

- Нет. Вы более разумны, более рациональны. У вас есть

сомнения в реальности мира; но, к счастью, вы также

сомневаетесь в состоятельности вашей иллюзии.

- Тогда давайте попробуем, - предложил Лэниган. - Я

понимаю сложность вашей задачи; но клянусь: буду принимать

все, что смогу заставить себя принять.

- Честно говоря, это не моя область, - поморщился

Сэмпсон. - Здесь нужен метафизик. Не знаю, насколько я...

- Попробуем, - взмолился Лэниган.

- Ну хорошо, начнем... Мы воспринимаем мир через

ощущения и, следовательно, при заключительном анализе должны

руководствоваться их показаниями.

Лэниган кивнул, и доктор продолжал:

- И так, мы знаем, что предмет существует, поскольку наши

чувства говорят нам о его существовании. Как проверить

точность наших наблюдений? Сравнивая их с ощущениями других

людей. Известно, что наши чувства не лгут, если чувства и

других людей говорят о существовании данного предмета.

- Таким образом, мир - всего лишь то, что думает о нем

большинство людей, - после некоторого раздумья заключил

Лэниган.

Сэмпсон скривился.

- Я тоже предупреждал, что сила в метафизике. Все-таки

мне кажется, что это наглядный пример.

- Да... Но доктор, а предположим все наблюдатели

ошибаются? Предположим, что существует множество миров и

множество реальностей. Предположим, что это всего лишь одно

произвольное существование из бесконечного числа возможных.

Или предположим, что сама природа реальности способна к

изменению, и каким-то образом я его воспринимаю?

Сэмпсон вздохнул и машинально пристукнул линейкой

маленькую зеленую крысу, копошащуюся у него под полой

пиджака.

- Ну, вот, - промолвил он, - Я не могу опровергнуть ни

одно из ваших предложений. Мне кажется, Том, что нам лучше

обсудить сон целиком.

Лэниган поморщился.

- Я бы не хотел. У меня такое чувство...

- Знаю, знаю, - заверил Сэмпсон, отечески улыбаясь. - Но

это прояснит все раз и навсегда, разве нет?

- Наверное, - согласился Лэниган. Он набрался смелости и

выдохнул: - В общем, начинается мой сон...

На него налетел страх. Он почувствовал неуверенность,

слабость, ужас. Попытался подняться с кушетки. Нависшее

лицо доктора... блеск металла...

- Расслабьтесь... Успокойтесь... Думайте о чем-нибудь

приятном...

Затем Лэниган, или мир, или оба - отключились.

Лэниган и (или) мир пришли в себя. Возможно, время шло,

а возможно, и нет. Все, что угодно, могло случиться, а

могло и не случиться. Лэниган сел и посмотрел на Сэмпсона.

- Как вы себя чувствуете? - спросил Сэмпсон.

- Отлично, - сказал Лэниган. - Что произошло?

- Вам стало плохо. Ничего, все пройдет.

Лэниган откинулся на спинку и постарался успокоится.

Доктор сидел за столом и что-то писал. Лэниган с закрытыми

глазами досчитал до двадцати и осторожно открыл. Сэмпсон

все еще писал.

Лэниган огляделся, насчитал на стенах пять картин.

Внимательно изучил зеленый ковер и снова закрыл глаза. На

этот раз он досчитал до пятидесяти.

- Ну, может быть, теперь можете рассказать? -

поинтересовался Сэмпсон, откладывая ручку.

- Нет, не сейчас, - ответил Лэниган. (Пять картин,

зеленый ковер.)

- Как хотите, - развел руками доктор. - Наше время

заканчивается. Но если вы подождете в приемной...

- Нет, спасибо, пойду домой.

Лэниган встал, прошел по зеленому ковру к двери,

оглянулся на пять картин и лучезарно улыбающегося доктора.

Затем вышел через дверь в приемную, через приемную и наружую

дверь в коридор к лестнице и по лестнице.

Он шел и смотрел на деревья с зелеными листьями,

колышущимися слабо и предсказуемо. Было транспортное

движение - чинно, в одном направлении по одной стороне, а в

другом - по другой. Было небо - неизменно голубое.

Сон? Лэниган ущипнул себя. Щипок во сне? Он не

проснулся.

Он закричал. Воображаемый крик? Он не проснулся.

Лэниган находился в мире своего кошмара.

Улица на первый взгляд казалась обычной городской улицей.

Тротуар, мостовая, машины, люди, здания, небо над

головой, солнце в небе. Все в норме. Кроме того, что

ничего не происходило.

Асфальт ни разу не вскрикнул под ногами. Вот возвышается

Первый национальный городской банк; он был здесь вчера, что

само по себе достаточно плохо; но гораздо хуже, что он

наверняка будет здесь завтра, и через неделю, и через год.

Первый Национальный городской банк (основан в 1892 году)

чудовищно лишен возможности превращений. Он никогда не

станет надгробием, самолетом, костями доисторической

живности. Он неизбежно будет оставаться строением из бетона

и стали, зловеще настаивая на своей неизменности, пока его

не снесут люди.

Лэниган шел по застывшему миру под голубым небом,

дразняще обещающим что-то, чего никогда не будет. Машины

неумолимо соблюдали правостороннее движение, пешеходы

переходили дорогу на перекрестках, показания часов в

пределах нескольких минут совпадали.

Город где-то кончался. Но Лэниган знал совершенно точно,

что трава не растет под ногами; то есть, она растет,

безусловно, но слишком медленно, незаметно для чувств. И

горы возвышаются, черные и угрюмые, но гиганты замерли на

полушаге. Они никогда не промаршируют по золотому (или

багряному, или зеленому) небу.

Сущность жизни, как-то сказал доктор Сэмпсон, -

изменение. Сущность смерти - неизменность. Даже у трупа

есть признаки жизни, пока личинки пируют на слепом глазе, и

мясные мухи сосут соки из кишечника.

Лэниган осмотрел труп мира и убедился, что тот

окончательно мертв.

Лэниган закричал. Он кричал, пока вокруг собирались люди

и глядели на него (но ничего не делали и ни во что не

превращались), а потом, как и полагалось, пришел полицейский

(но солнце не изменило его форму), а затем по безнадежно

однообразной улице примчалась карета скорой помощи (на

четырех колесах, вместо трех или двадцати пяти), и санитары

доставили его в здание, оказавшееся именно там, где они

ожидали, и было много разговоров между людьми, которые и

оставались сами собой, в комнате с постоянно белыми стенами.

И был вечер, и было утро, и был первый день.

---

***

...мне на вас плевать. можете убить друг друга. Или сами себя. Только меня в это не в травливайте. ...мне на вас плевать. Мне похую, как вы живете и что случится с вами завтра. А вопреки некоторым предубеждениям некоторых людей - завтра существует. И что с вами произойдет послезавтра - на это мне тоже похую. Нет, я не злая. Мне просто на вас плевать...

а на самом деле

мне сейчас хочется заплакать.

первый раз

за долгое время.

@музыка: Сплин.

---

...из воспоминаний.

...У меня не было белого флага, и я вынужден был победить.

(с)

---

В 90% случаев из ста женщины спиваются из-за мужчин.

В остальных 10% - из-за женщин.



(с) Линия Мажино

---

***

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,

Синь очей утративший во мгле,

Эту жизнь прожил я словно кстати,

Заодно с другими на земле.



И с тобой целуюсь по привычке,

Потому что многих целовал,

И, как будто зажигая спички,

Говорю любовные слова.



"Дорогая", "милая", "навеки",

А в душе всегда одно и тож,

Если тронуть страсти в человеке,

То, конечно, правды не найдешь.



Оттого душе моей не жестко

Не желать, не требовать огня,

Ты, моя ходячая березка,

Создана для многих и меня.



Но, всегда ища себе родную

И томясь в неласковом плену,

Я тебя нисколько не ревную,

Я тебя нисколько не кляну.



Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,

Синь очей утративший во мгле,

И тебя любил я только кстати,

Заодно с другими на земле.

С. Есенин

...сидеть бы сейчас в оконном проеме заброшенного полуразрушенного здания, курить и смотреть на окна соседнего дома... Пить холодное пиво и мерзнуть. Цепляться пальцами за острые кирпичи... Оторвать маленький кусочек плоти этого здания... На вечную память... И мечтать о лучшем...

.хотя... я уже мало что

смогу сделать...

---

Сказочка про жизнь. Про наше общество.

...еще одна

сказочка

— Давным-давно... — начинаю и тут же укоризненно качаю головой. — Нет. Не просто «давным-давно», а так давно, что скорее никогда, чем когда-то, жил-был Маленький Динозавр. То есть сначала он не жил и не был. Сначала его вовсе не было. А потом Маленький Динозавр вдруг взял да и появился. Но не родился, как, скажем, щенок или котенок, а вылупился из яйца. Динозавры — они ведь вылупливаются из яиц, совсем как цыплята. А ты и не знала?

Варя уже окончательно вошла в роль избалованной маленькой девочки. Подыгрывает мне: смеется, головой мотает. Дескать, представления не имела.

— Ну, не страшно, — подмигиваю. — Мне тоже совсем недавно про это рассказали. Раньше в голову не приходило. Зато теперь будем знать.

Кивает с энтузиазмом. Вдохновленный поддержкой слушательницы, продолжаю.

— Надо сказать, что наш Маленький Динозавр вылупился не в самый подходящий момент. Он умудрился покинуть яйцо аккурат в Конце Времен. То есть не всех времен вообще, а в конце динозавровых времен. Динозавры в ту пору как раз собрались вымирать — ну и времена их, соответственно, в связи с этим подошли к концу. А наши, человеческие времена тогда еще и не думали начинаться. Скажу больше: динозаврам такая глупость, как люди, хотя бы даже и троглодиты пещерные, вообще в голову прийти не могла. Если бы кто-то стал им рассказывать про людей, они бы, пожалуй, забыли на время о необходимости вымирать и принялись бы хохотать, упершись хвостами в бока. А хохот динозавров — это, скажу тебе, не шуточки. От такого дела гигантские хвощи гнутся к земле, птеродактили сбиваются с намеченного курса и улетают на край света, а из океана выползают моллюски, чтобы посмотреть, что стряслось, уж не упал ли на Землю очередной метеорит? Ан нет, это просто динозавры веселятся. Бывает, ага.

Небольшая пауза: мне нужно видеть восхищенные глаза Вари и заодно промочить горло. Вдохновившись и отхлебнув чаю, продолжаю.

— Мама и Папа Маленького Динозавра были Печальные Динозавры. Имен у них не было: когда динозавры узнали, что живут в Конце Времен, они и думать забыли про имена. Вымирать — дело серьезное, тут на всякую ерунду отвлекаться не следует, — так они полагали. Большие существа вообще отличаются серьезностью и основательностью: чем больше, тем серьезнее. А динозавры, как известно, были большие звери. Некоторые размером с трехэтажный дом, некоторые — с пятиэтажный, а некоторые еще больше. Таких огромных зверей никогда больше не было на Земле. Разве что киты, но они, строго говоря, живут не на земле, а вовсе даже в океане. А значит, не считаются.

— Не считаются, — сонно подтверждает Варя — просто для того, чтобы я понял: она все еще меня слушает.

— Итак, наш Маленький Динозавр вылупился из яйца совсем невовремя. Если бы он сделал это, скажем, на полмиллиона лет раньше, все было бы здорово. Жизнь у динозавров в ту пору была веселая: хочешь, папоротники нюхай, хочешь, полетом птеродактиля любуйся, хочешь — сражайся с другими динозаврами. Не жизнь, а просто праздник какой-то. Но в ту пору, когда родился Маленький Динозавр, взрослые динозавры уже не интересовались ничем, кроме вымирания. Как еще его Мама и Папа яйцо снести ухитрились — вот загадка. Другие динозавры смотрели на них с изумлением, украдкой крутили хвостами у висков. Дескать, надо же, что учудили. С какой, интересно, стати?.. Но вслух ничего такого не говорили. Динозавры — очень тактичный народ, хоть с виду и не скажешь.

Впрочем, Мама и Папа Маленького Динозавра сами не очень понимали, что им теперь делать. С одной стороны, Маленького Динозавра надо было как-то воспитывать. Учить уму-разуму и прочим полезным вещам. Вот, скажем, все те же полмиллиона лет назад было совершенно ясно, чему нужно учить маленьких динозавров: как охотиться, где пастись, в какие игры играть с друзьями, как дразнить тиранозавров (все остальные динозавры очень их недолюбливали за сварливый нрав и командирские замашки), как устраиваться на ночлег и какие сны в какое время года следует смотреть. Теперь же, в Конце Времен, все эти знания были малышу без надобности — так, по крайней мере, казалось его родителям и другим взрослым динозаврам. Зачем учиться, если все равно вымирать? Собственно, только этому и стоило теперь учиться: как правильно вымереть, без лишних усилий и дополнительных хлопот, — так думали взрослые.

Поэтому Мама и Папа быстренько объяснили Маленькому Динозавру, как отличить съедобные хвощи от несъедобных, и оставили его в покое. Ушли на Поляну Печали: грустить и ждать, когда Маленький Динозавр станет достаточно взрослым, чтобы грустить и вымирать вместе с ними. А пока — о чем с ним разговаривать? Правильно, совершенно не о чем.

Поэтому Маленький Динозавр рос, можно сказать, в одиночестве. Других маленьких динозавров вокруг не было: все взрослые решили, что если уж все равно скоро вымирать, то и яйца нести ни к чему. Мама и Папа, конечно, иногда приходили взглянуть, как у него дела, но ненадолго. Они были очень, очень заняты. Такое уж дело печаль: удовольствия от нее никакого, а времени и сил отнимает так много, что на другие дела почти ничего не остается.

Но Маленький Динозавр совсем не скучал. Он быстро привык обходиться без общества других динозавров. Если честно, без них ему было даже веселее: по крайней мере, никто не слоняется с постной рожей и не пытается разглагольствовать о всяких непонятных, но печальных вещах. То ли дело хвощи и папоротники. С одной стороны, красивые, с другой — вкусные. И к тому же никогда не грустят. Растения вообще не умеют грустить, и это их сильная сторона. Если подружиться с каким-нибудь растением, можешь быть уверена: по крайней мере один неунывающий приятель у тебя теперь имеется. Запомни это, вдруг пригодится?

— Запомню, — оживляется Варя. — Самое ценное указание из полученных мною с тех пор, как мама научила меня самостоятельно ходить на горшок... Ой, извини, я не хотела тебя перебивать. Ты рассказывай, рассказывай!

Рассказываю. Куда ж я теперь денусь?

— Кроме хвощей и папоротников у Маленького Динозавра были и другие товарищи по играм. Например, Ветер. Никогда не знаешь, с какой стороны он сегодня подует. Устраиваясь на ночлег, Маленький Динозавр всякий раз представлял себе, что играет в прятки с Ветром. Сможет ли Ветер найти утром его убежище или будет без толку продувать все окрестные пещеры? Иногда в этой игре побеждал Ветер, а иногда — Маленький Динозавр. Они были на равных, а это делает всякую игру особенно интересной.

Еще, конечно, был Океан. Играть с ним было даже увлекательнее, чем с Ветром. Каждое утро Маленький Динозавр приходил на берег и играл в чехарду с океанскими волнами: забрызгает? Не забрызгает? Понятно, сколько ни уворачивайся, а рано или поздно окажешься мокрым от макушки до кончика хвоста. Но Маленький Динозавр и не возражал против такого умывания. Быть мокрым ему, честно говоря, нравилось даже больше, чем оставаться сухим, а от волн он уворачивался исключительно ради спортивного интереса. Это было гораздо увлекательнее, чем просто купаться.

Искупавшись, Маленький Динозавр принимался чертить хвостом узоры на песке или выкладывать мозаики из раковин моллюсков. Он никак не мог решить, какое из этих занятий нравится ему больше. Оба — больше. Не о чем тут спорить.

Океану эти игры тоже очень нравились. Он утихомиривал волны, чтобы дать Маленькому Динозавру закончить работу без помех. И тихонько шептал: «Хорошшшшшо. Оххххх, хорошшшшшо!»

Маленькому Динозавру это было очень приятно. Как все начинающие художники, он любил комплименты, особенно искренние. А Океан, как известно, никогда не врет.

Впрочем, в те незапамятные времена врать вообще никто не умел. Это уже потом, гораздо позже, люди придумали, что нужно иногда говорить неправду, чтобы, скажем, не получить дубиной по голове. Ну, так то люди. Что с нас возьмешь.

После обеда Маленький Динозавр обычно забредал на какой-нибудь луг. Укладывался на землю и смотрел на облака. Это было его самое любимое занятие. Смотреть на облака он любил больше, чем прятаться от Ветра и уворачиваться от волн Океана. Больше, чем рисовать узоры на песке. Даже добывать обед и сочинять сны казалось ему не столь важным занятием, как любоваться облаками. Он бы без сожалений отказался от сна, еды и игр, если бы облака потребовали. Но облака не требовали от него никаких жертв. Во-первых, им ничего такого ни от кого не нужно, а во-вторых, облака вряд ли вообще подозревали о существовании Маленького Динозавра. Он, конечно, быстро рос и уже был размером с двухэтажный домик, но ведь сверху не видно, что делается на земле. Да и не интересно это облакам.

Маленький Динозавр, впрочем, и не надеялся, что облака обратят на него внимание. Да это и ни к чему, думал он. Пока облака разрешают на себя глядеть, все в порядке. Больше ничего не требуется.

Когда Маленький Динозавр вырос до размеров трехэтажного дома, его Мама и Папа решили, что он уже достаточно взрослый, чтобы учиться вымирать. И, конечно, печалиться. Печалиться — это в первую очередь. Без печали, как известно, и вымереть-то толком не получится, как ни старайся.

И тогда родители пригласили Маленького Динозавра посетить вместе с ними Поляну Печали. Это был очень торжественный день, так они считали. В этот день Маленький Динозавр должен был узнать Смысл Жизни. А когда кто-то маленький узнает Смысл Жизни, он становится взрослым — так, между прочим, до сих пор считается. Другое дело, что и тогда, в незапамятные времена, и теперь, в очень даже «запамятные», все то и дело узнают чужой Смысл Жизни. А свой собственный почти никто не узнает — так уж все смешно, по-дурацки устроено.

Вот и родители Маленького Динозавра решили, что ему вполне подойдет их Смысл Жизни. А их Смысл Жизни состоял в том, что пришло время вымирать. Это был очень грустный и, если честно, довольно глупый Смысл, но иного у них не было. И у остальных динозавров тоже не было никакого другого Смысла Жизни. Им даже в голову не приходило, что может быть как-то иначе.

Нечего и говорить, что Маленькому Динозавру такой Смысл Жизни совсем не понравился. Нет, он, конечно, очень внимательно выслушал Маму и Папу. И даже задал несколько незначительных вопросов. Не потому, что ему действительно было интересно (ему было скучно), а просто чтобы сделать им приятное. Чтобы они поняли: он очень внимательно слушает и обдумывает услышанное. Не то чтобы он хотел их обмануть (в те времена, напоминаю, вообще никто не умел обманывать), а просто из вежливости.

Маленький Динозавр провел на Поляне Печали целый день и, честно говоря, затосковал. Заняться там было решительно нечем — разве что хвощей пожевать да папоротников пощипать. Все остальное время полагалось грустить и думать о вымирании. А это, положа руку на сердце, не самое увлекательное занятие, особенно с непривычки.

Больше всего Маленького Динозавра удручал тот факт, что даже облака над Поляной Печали почти не проплывали. Всего два облачка за день, да и те какие-то маленькие и бесформенные, явно случайно забрели на этот участок неба, который все прочие облака старательно обходили стороной.

Еще несколько дней Маленький Динозавр приходил на Поляну Печали, каждое утро, как мы теперь ходим на работу. Он честно старался исполнять свой долг. Думал: что хорошо для Мамы и Папы, наверное, хорошо и для меня. Если быть взрослым динозавром значит научиться печалиться и приготовиться к вымиранию — что ж, тогда нужно постараться одолеть эту науку и никого не огорчать.

Он правда очень-очень старался стать печальным взрослым вымирающим динозавром. Но все равно ничего не получалось. То залюбуется узором листьев папоротника, то улыбнется невольно, подставляя морду свежему ветру, то облачко в небе заметит, а то вдруг сон станет выдумывать — да не грустный сон о мире без динозавров, а какое-нибудь веселое, легкомысленное видение о драке с тиранозавром, которого он, честно говоря, в глаза не видел: все тиранозавры к тому времени тоже сидели на какой-то своей Поляне Печали и грустили так, что все окрестные хвощи завяли.

От всего этого печаль как-то незаметно уходила, родители хмуро косились на довольную мордашку Маленького Динозавра и горько вздыхали, не понимая, как это из их собственного яйца мог вылупиться такой легкомысленный оболтус.

В конце концов Маленький Динозавр понял, что высокое искусство печали и вымирания ему не по зубам. Каждый должен заниматься своим делом, решил он. Если взрослые динозавры умеют оставаться печальными сутки напролет — что ж, молодцы, мастера, гении. А у меня, думал Маленький Динозавр, неплохо получаются узоры на песке. Океану, по крайней мере, нравилось...

Так он и сказал родителям. Дескать, простите, дорогие, я старался, ничего не вышло, сами видите.

Мама Маленького Динозавра плакала, Папа грозно бил хвостом и в гневе выкорчевал несколько крупных хвощей на краю Поляны Печали. Они хором кричали на Маленького Динозавра. Обещали ему, что он все равно вымрет, ибо время динозавров подошло к концу, но вымрет дураком. Только род их опозорит напоследок, а больше ничего не добьется.

Маленькому Динозавру было грустно и даже немножко стыдно: всегда неприятно видеть, что доставил кому-то огорчение. Выслушав родительские причитания, он развернулся и зашагал в направлении Океана. По дороге сочинял новый узор, который можно будет начертить на песке еще до заката. Так увлекся, что забыл о Поляне Печали, о родителях и об их грустном Смысле Жизни. Зато узор придумал отличный. Океану, по крайней мере, понравилось, и он шуршал громче обычного: «Хорошшшшо! Оххххх, хорошшшшшо!»

А на следующий день после обеда Маленький Динозавр снова смотрел на облака. И думал о Смысле Жизни — такая у него появилась новая привычка. «Что ж, — говорил он себе, — вымирать у меня явно не получилось. Сколько пытался, все без толку, одно расстройство. Надо, если так, какой-то другой Смысл Жизни себе придумать. А то совсем неловко получается».

О Смысле Жизни Маленький Динозавр думал довольно долго. Может быть, неделю, а может быть, и полмиллиона лет. Часов и календарей в те времена не было, поэтому сказать точнее решительно невозможно. Но ничего путного он так и не придумал. Решил жить как живется, а там — по обстоятельствам.

Таланта к вымиранию у Маленького Динозавра действительно не было. Все прочие динозавры уже давно вымерли, а сам он как был Маленьким Динозавром, так им и остался. Вырос, правда, размером с шестиэтажный дом, но рост — он ведь ничего не меняет, если честно. По утрам Маленький Динозавр все так же прятался от Ветра, потом играл в чехарду с океанскими волнами, строил пирамиды из раковин моллюсков и украшал их букетами из папоротников. А на закате любовался облаками, все как всегда.

Маленький Динозавр не получил хорошего образования, а поэтому не знал, что всякий, кто подолгу любуется облаками, сам рано или поздно может превратиться в облако. И когда это случилось, он так удивился, что тут же пролился дождем на ближайшую рощу. Хвощи, надо заметить, были очень довольны: растения любят дождь. Дождь, впрочем, все любят, только некоторые люди обзывают его «плохой погодой» и хватаются за зонтики. А чего еще ждать от людей?..

Что же касается Маленького Динозавра, он быстро взял себя в руки, и дождь прекратился. Оно и хорошо: у того, кто недавно стал облаком, много других забот. Нужно научиться парить в небе, кататься на ветре, окрашиваться солнечным светом и еще многим важным вещам, о которых те, кто ходит по земле, даже не догадываются. Зато облакам не нужно размышлять о Смысле Жизни. Им это даже противопоказано. Какой уж тут смысл.

Динозавры, как известно, вымерли так давно, что теперь даже трудно поверить, будто они действительно жили на Земле. Сказочные драконы, мифические звери-песьеглавцы и девушки-русалки с рыбьими хвостами — и те выглядят куда правдоподобнее, чем динозавры. Но облачко в форме динозавра по-прежнему путешествует по небу. Иногда, впрочем, оно забавляется, принимает причудливые, фантастические формы — в точности как те узоры, которые рисовал на песке Маленький Динозавр. Так уж оно развлекается. Но чаще всего это облачко похоже на динозавра. Его вполне можно увидеть в небе, над любым городом, — если, конечно, повезет.

Выдержав паузу, добавляю:

— Но тебе-то уж точно повезет. Это сразу видно. Невооруженным глазом.

от Фрая... Из книги "Жалобная книга" взятая...